май, 2009

ЗДОРОВЬЕ
Интерес австрийцев к здоровью носит чисто научный или, скорее даже, псевдонаучный характер. Когда говорят о здоровье, то так и сыплют производящими неотразимое впечатление медицинскими терминами, а узы дружбы требуют от вас, чтобы вы, выслушав из уст приятеля подробный перечень его симптомов, столь же исчерпывающе рассказали о своих.
Ставить диагнозы – вот что австрийцу по душе. Впрочем, именно на этом поприще венская медицинская школа и приобрела свою огромную и вполне заслуженную популярность. В XIX веке некоторые доктора довели свое искусство пудрить пациентам мозги до совершенства: «Мой диагноз таков: вам необходимо еще раз посетить меня с целью постановки диагноза». Немец, побывавший в Австрии в 1847 году, сочинил сатирическое стихотворение о венских профессорах медицины: те что-то энергично строчили в своих записных книжках, пока пациент, которому у них на глазах становилось все хуже, наконец не отдал Богу душу; кончина последнего, разумеется, позволила им провести вскрытие, а затем еще поспорить насчет причин смерти и правильности диагнозов коллег.

Здоровое питание
Австрийцы нового поколения более озабочены своей физической формой и рационом питания, чем их предки. Стало быть, у них меньше шансов превратиться в ходячее скопище всяческих болезней. Проходят времена шаркающих Wurstfresser (пожирателей сосисок) с огромным пузом. Впрочем, такие субъекты всегда живут дольше, нежели им предрекают. Еще надо посмотреть, будет ли новый австриец, когда перевалит за сорокалетний рубеж, питаться только здоровой пищей и пить лишь минеральную воду.

БИЗНЕС
То, что в экономике Австрии первую скрипку играют монополии и корпорации, нередко становится слишком очевидно, но в последнее время такое положение дел все чаще подвергается критике. Поворот лицом к свободному рынку произошел в тот момент, когда бюрократической машине со всем ее крючкотворством не удалось помешать Ники Лауде создать собственную авиакомпанию. Чудом уцелев в автокатастрофе и прогнав уже было занесшую над ним свою косу смерть, он совершил еще больший подвиг, одолев в своем стремлении основать авиалинию окопавшееся за письменными столами австрийское чиновничество. В начале 90-х годов «Лауда-Эйр» приносила больше дохода, чем австрийские государственные авиалинии.
Курс на появление на рынке большего количества игроков уже принес кое-какие плоды. Так, например, после данного ассоциацией оптиков яростного (но бесполезного) арьергардного боя магазины электротоваров стали продавать очки втрое дешевле, чем в некоторых специализированных магазинах оптики – и похваляться этим фактом в рекламных роликах.
Вопреки, а возможно, и благодаря практике ограничений австрийская экономика долгое время слыла одним из чудес послевоенного мира. Она развивалась семимильными шагами. У Австрии, казалось, было некое волшебное средство, защищавшее ее от экономического спада, поразившего другие страны. Вот почему в начале 90-х годов резкое замедление темпов роста национальной экономики переживалось как нечто дотоле невиданное и неслыханное. Но, с другой стороны, в результате стала очевидна опасная шаткость положения принадлежащих государству отраслей промышленности, которые в конце концов рухнули после многих лет неэффективного руководства. Симбиоз между деловыми и политическими кругами не всегда носит здоровый характер. Когда государственные связи, пронизывавшие экономику, приказали долго жить и был начат процесс приватизации, австрийский народ надеялся, что в будущем махинациям и тайным сговорам места не найдется.
На протяжении всей «холодной войны» Австрия с большой выгодой для себя сотрудничала с восточным блоком, так что к моменту падения железного занавеса австрийские предприниматели имели превосходные связи во многих бывших коммунистических странах, и они ринулись туда, дабы воспользоваться своим удачным положением, – и изрядно преуспели. Приятно то, что торговый оборот между Австрией и Восточной Европой вырос. Но ненамного, потому что австрийские товары были для бывших соцстран слишком дорогими. Впрочем, австрийские предприниматели и тут нашли выход из положения: они перенесли производство в упомянутые страны, стали вкладывать громадные деньги в совместные предприятия, например, в венгерские пивоваренные заводы, а также открыли в Восточной Европе филиалы своих банков. Ведь в этих странах огромный рынок квалифицированной, но дешевой рабочей силы.

ЯЗЫК
Многие ставшие поговорками высказывания являются отражением двойственного отношения австрийцев к своей истории и к самим себе. Они напоминают о допущенных исполнительной ветвью власти грубых ошибках и бестактностях. «Alles gerettet, Majestat» («Все спаслись, Ваше Величество») – вот самая известная фраза, сказанная чрезмерно угодливым начальником полиции императору Францу Иосифу после пожара в театре в 1881 году. (На самом деле в огне погибло 386 человек.)
Многие выражения напоминают о нелюбви австрийцев к тем, кто пытается навязать им свою волю. Фразы «Скорчить рожу, как у испанца» или «Для меня это все равно что испанский язык», означающие то же, что и наше выражение «Это для меня китайская грамота», дошли до нас с тех времен, когда в свите Габсбургов появились мрачные и неприятные испанцы, которые попытались было насадить при дворе свои строгие правила этикета.
У австрийцев в языке существует немало слов и выражений, предназначенных только для того, чтобы сбить спесь с назойливых и тщеславных людей. Так, например, «Adabei» – это тот, кто обязательно присутствует на всех торжественных мероприятиях и старается обратить на себя внимание. Примерно такой же смысл у слова «Geschaftlhuber». Применительно к назойливым людям также употребляют фразу «Schnittling auf allen Suppen» («Назойлив как муха»).
Даже Beamtensprache (канцелярский язык) в Австрии способен очаровывать. Пожарного инспектора, к примеру, здесь именуют «Loschmeister» (мастер гашения). Другие слова вызывают смех за счет своего забавного звучания. Например, «Schnorrer» и «Schmarotzer» – так называют дармоеда, прихлебателя, a «Kerzlschlucker» («поедатель свечей») – человека, который столь набожен, что не пропускает ни одной мессы.
Синонимом «пивного пуза» у австрийцев является выражение «Backhendlfriedhof» («кладбище жареных цыплят»).
Стильным вторым языком для австрийцев сделался английский, который пропитал сферу моды, бизнеса и политики. Такие одобрительные слова, как «super», «fit», «clever», в повседневной речи встречаются сплошь и рядом, как и словечки типа «sorry» (последнее обычно используется австрийцами в ироническом смысле, когда по поводу содеянного уж точно нет никаких сожалений), или излюбленное клише занимающихся догматическими разглагольствованиями профессоров «the last but not the least» («и, наконец, главное...»). Одна радиостанция, желая заработать на этом поветрии, занялась самораскруткой с помощью броских фраз, по-немецки не имеющих смысла, но для молодежи, превзошедшей языки (точнее один язык, английский), узнаваемых, ибо они фонетически напоминают названия популярных английских песен, а именно: «Ollju niedis Laf» и «Eiwill sorweif» («All you need is – love» и «I will survive»).
В Австрии затасканному штампу или самому обычному словосочетанию часто дают новое значение, либо слегка меняют интонацию, и в результате совсем невинные фразы приобретают убийственный смысл, а убийственные – невинный. Благодаря острословам язык постоянно пополняется новыми сочными выражениями. Однако австриец, будучи австрийцем, вряд ли ждет, что его гений будет оценен по достоинству. Для него даже пренебрежение окружающих служит поводом для афоризма. (Так, Грильпарцер ворчал: «В этом захолустье признания не дождешься. Гению в Австрии не повесят Золотой крест на грудь, зато гения непременно повесят на кресте...»)

БЕСЕДА И ЖЕСТЫ
У австрийцев такой богатый и изощренный лексический арсенал для перепалок, что им даже не приходится размахивать руками, дабы обратить на себя внимание. Нередко бываешь свидетелем того, как какой-нибудь гость на празднестве сидит весь вечер в задумчивом молчании (верно, следуя полезному наставлению Витгенштейна: «О чем нельзя говорить, о том следует молчать»).
Если кого-то судят за надменность или неискренность, то при этом зачастую опираются на местные предрассудки. Особенно почему-то предубеждены против жителей Вены провинциалы. Они говорят: «Du wienerst mich an» («Ты мне противен, как венец»), «wiendiger Тур» («Темная личность, как венец») либо утверждают: «Wer nichts wird, wird Wiener» («Тот, кто не может стать никем, становится венцем»). Платя той же монетой, венцы в ответ пренебрежительно отзываются о «тирольских клецках» и «восточных фризах». Последний эпитет убийственен для жителей провинции Бургенланд, которые таким образом оказываются в одном ряду с северогерманскими фризами, славящимися своей неисправимой тупостью.

Перевод с английского Юрия Евтушенкова